Инопланетяне как причина глобального потепления

Майкл Крайтон

Лекция, которую известный американский писатель Майкл Крайтон прочитал в Калифорнийском технологическом институте 17 января 2003 года. В лекции Крайтон рассуждает о том, как инерция научного сообщества хоть и противостоит проникновению бредовых идей, но иногда и сама становится препятствием на пути научного прогресса. О том, что многие научные факты, которые кажутся очевидными, при ближайшем рассмотрении оказываются вовсе не так очевидны и вовсе не так научны.

Тема моего сегодняшнего выступления звучит забавно, но, к сожалению, я серьезен. Я собираюсь доказать, что инопланетяне являются причиной глобального потепления. Или - более строго - докажу, что вера в инопланетян является предтечей веры в глобальное потепление. Наглядной демонстрацией связи между ними я сегодня и займусь.

Позвольте отметить, что у меня нет желания отвратить кого-то от веры в инопланетян или в глобальное потепление. Это было бы совершенно невозможной задачей. Я, скорее, хочу обсудить историю некоторых широко известных убеждений и сосредоточиться на том, что я считаю назревающим кризисом в мире науки, то есть все более и более непростые взаимоотношения между настоящей наукой и государственной политикой.

То, что я особенно интересуюсь этими вопросами, объясняется моим воспитанием. Я родился во время Второй мировой войны, и годы, когда формировалась моя личность, пришлись на самый разгар "холодной войны". И во время школьных учений я послушно заползал под стол, готовясь к ядерному удару.

Это было время всеобщего страха и неуверенности, но даже будучи ребенком, я верил, что наука - это лучшая и величайшая надежда человечества. Даже ребенок понимает, что мир политики - это мир ненависти и опасности, мир иррациональных представлений и страхов, мир массовых манипуляций, мир, в истории которого было немало позорных пятен. Напротив, наука придерживалась иных ценностей: интернациональная, способствующая возникновению дружеских и рабочих связей, не взирая на государственные границы и политические системы, поддерживающая непредвзятое мышление и, в конечном счете, приводящая к новому знанию и к новым технологиям, полезным для всего человечества. Наш мир, может быть, и не очень хорошее место, но наука способна сделать его лучше. И делает. В течение моей жизни наука более чем сдержала свои обещания. Наука была величайшим интеллектуальным событием нашей эпохи и великой надеждой для беспокойного и тревожного мира. Но я не ожидал от науки, что она просто увеличит продолжительность человеческой жизни, накормит страждущих, вылечит напасти и "уменьшит" мир с помощью реактивных двигателей и мобильных телефонов. Я надеялся также, что она справится с пороками человеческого разума: предвзятостью и суевериями, иррациональными представлениями и фальшивыми страхами. Я верил, что наука будет, как говорил Карл Саган, "свечой в мире, населенном демонами". И здесь я не слишком доволен успехами науки. Вместо того чтобы служить очищающей силой, она в отдельных случаях пошла на поводу у более древних соблазнов политики и славы. Некоторые демоны, посетившие наш мир в последние годы, были придуманы учеными. И мир не выиграл от того, что этих демонов выпустили на волю.

Но давайте посмотрим, как это произошло.

Вернемся назад, в 1960-ые годы. Президентствует Джон Кеннеди, гражданские реактивные самолеты только-только начинают появляться, в самых больших университетских мэйнфреймах 12 кбайт памяти. А в Гринбэнке, в западной Вирджинии, в новой Национальной обсерватории радиоастрономии, молодой астрофизик Фрэнк Дрейк запускает двухнедельный проект Ozma, чтобы обнаружить сигналы внеземных цивилизаций. И сигнал получен, что вызывает всеобщий интерес к этой теме. Потом окажется, что это ошибка [C помощью 259-метрового телескопа Дрейк зафиксировал радиоволны, поступающие от Тау Кита и Эпсилона Эридана ("тау кита" сегодня чуть ли не стало нарицательным), но никаких сигналов от внеземных цивилизаций ему, конечно, обнаружить не удалось], но интерес останется. В 1960 году Дрейк организовывает первую конференцию SETI и публикует знаменитое сегодня уравнение:

N=N(*) · f(p) · n(e) · f(l) · f(i) · f(c) · f(L),

где N(*) - количество звезд, входящих в Млечный Путь;  f(p) - доля звезд, имеющих планетные системы; n(e) - количество планет с подходящими условиями для жизни;  f(l) - вероятность зарождения жизни на планете с подходящими условиями; f(i) - вероятность возникновения разумных форм жизни; f(c) - доля планет, разумные жители которых ищут контакта; f(L) - долговечность таких цивилизаций. [Проект SETI - http://ru.wikipedia.org/wiki/SETI . Справедливости ради, нужно признать, что приведенная Крайтоном формула — не единственный вариант уравнения Дрейка, но все вариации не имеют принципиальных отличий.]

Эта серьезная на вид формула позволила SETI считаться легитимным интеллектуальным исследованием. Проблема, конечно, в том, что значения переменных, входящих в формулу, нам неизвестны, а в большинстве случаев даже не могут быть примерно оценены. Единственный способ вычислить это выражение - подставить значения наугад. А догадки - для ясности - суть выражение нашей предвзятости. И здесь не может быть никаких "обоснованных" предположений. Если вам нужно установить, на скольких планетах жизнь ищет контакта, то способа составить "обоснованное предположение" не существует. Существует лишь ваше личное мнение.

В результате, уравнение Дрейка может принимать любое значение - от "миллиардов и миллиардов" до нуля. Выражение, значение которого может быть равно чему угодно, ничего не означает. Точнее, уравнение Дрейка просто бессмысленно и не имеет ничего общего с наукой. Я же убежден, что в основе науки лежит создание проверяемых гипотез. Уравнение Дрейка не может быть проверено, а значит, SETI - не наука. SETI - и это очевидно - является религией. Вера - это твердое убеждение в чем-то, что не требует доказательства. Убеждение, что Коран есть слово Господне - это предмет веры. Убеждение, что Бог создал Вселенную за семь дней - это предмет веры. Убеждение, что во Вселенной существуют другие формы жизни - это предмет веры. Нет ни одного свидетельства в пользу этого убеждения, и за сорок лет поисков не было обнаружено ни одной внеземной формы жизни. И нет совершенно никаких значимых причин сохранять в них веру. SETI - это религия.

Можно наглядно представить охлаждение энтузиазма, проследив, как менялись названия научно-популярных книг, посвященных поиску внеземных цивилизаций. В 1964 году, на пике популярности SETI, Уолтер Салливан из NY Times написал захватывающую книгу о жизни во Вселенной, назвав ее "Мы не одиноки" (We're Not Alone). В 1995 году, когда книгу на ту же тему написал Пол Дэвис, он назвал свой труд "Одиноки ли мы?" (Are We Alone?). (Вообще-то, с 1981 года под названием "Одиноки ли мы?" были изданы четыре книги.) Если вернуться в наше время, то сейчас мы наблюдаем подъем интереса к так называемой теории "уникальности Земли", согласно которой мы, на самом деле, одни во всей Вселенной [См., например, Rare Earth: Why Complex Life Is Uncommon in the Universe by Peter Ward, Donald Brownlee.]. Опять же, никаких доказательств для подобного утверждения у нас нет.

Снова вернемся в 1960-ые. SETI критиковали, однако критика исходила не от астрофизиков или астрономов. На SETI ополчились биологи и палеонтологи. Джордж Гейлорд Симпсон из Гарварда шутил, что SETI - это "исследование без предмета исследования", и его слова верны по сей день. Но большинство ученых были снисходительны к SETI, относясь к этому проекту либо с потрясающей терпимостью, либо с равнодушием. В конце концов, что здесь такого? Даже весело. Если люди хотят смотреть, пускай смотрят. Только скряга мог резко отозваться о SETI. А так - дело того не стоило.

Конечно, верно, что непроверяемые теории могут иметь эвристическое значение. Конечно, инопланетяне - отличный способ привить детям любовь к науке. Но это не освобождает нас от обязанности видеть, чем, несомненно, является уравнение Дрейка - чистой воды умозрительной теорией в квазинаучных одеждах.

Тот факт, что уравнение Дрейка не было встречено возмущенными криками, какими сопровождается, например, каждое новое заявление креационистов, означает, что появилась лазейка; что мы теряем понимание легитимного научного процесса. И довольно скоро сквозь эту лазейку просочится настоящий мусор.

Теперь давайте перепрыгнем на десятилетие вперед, в семидесятые, и поговорим о "ядерной зиме".

В 1975 году в США был опубликован отчет "Общемировые долговременные эффекты широкомасштабного применения ядерного оружия". Согласно этому документу, эффект от пыли после ядерных взрывов относительно невелик. В 1979 году вышел правительственный отчет "Эффекты ядерной войны", где утверждалось, что ядерная война теоретически способна привести к необратимым неблагоприятным последствиям для окружающей среды. Но поскольку многие составляющие подобных процессов были изучены плохо, в отчете указывалось, что оценить вероятный размер ущерба невозможно.

Тремя годами позже (1982 год) под эгидой Шведской академии наук была издана работа "Атмосфера после ядерной войны: сумерки в полдень", авторы которой попытались оценить эффект от горящих лесов и городов. Они предположили, что в результате пожаров возникнет так много дыма, что из-за огромного облака над северным полушарием уровень инсоляции Земли упадет ниже предела, необходимого для фотосинтеза, и этот эффект продлится, по крайней мере, несколько недель.

В следующем году группа из пяти ученых, включая Ричарда Турко и Карла Сагана опубликовала в журнале Science статью "Ядерная зима: глобальные последствия множественных ядерных взрывов". Это так называемый отчет TTAPS, в котором была предпринята попытка более строгой оценки вероятных атмосферных изменений, в основном, за счет использования актуальной компьютерной модели глобального климата.

В основе TTAPS лежит другое уравнение, которое не встречается в явном виде, но которое можно представить следующим образом:

D(s) = W(n) · W(s) · W(h) · T(f) · T(b) · P(t) · P(r) · P(e)...

(количество пыли в тропосфере равняется произведению количества боеголовок, мощности боеголовок, высоты грибообразного облака, воспламеняемости пораженных целей, длительности горения целей, количества частиц, попавших в тропосферу, отражательной способности этих частиц, степени живучести вышеупомянутых частиц и т. д.).

Сходство с уравнением Дрейка поразительно. И здесь и там ни одну из переменных невозможно определить. Ни одну! В исследовании TTAPS частично обошли эту проблему, рассматривая сразу несколько сценариев военных действий и меняя соответствующие значения переменных, но все равно остаются переменные, значение которых неизвестно. Никто не знает, сколько пепла попадет в атмосферу, как долго будут гореть города, какие именно частицы образуются, и как долго все это будет продолжаться. Никто не знает, как на количество частиц, попавших в тропосферу, повлияют местные погодные условия. Никто не знает, сколько частицы продержатся в тропосфере. И так далее.

Вспомним, что прошло всего четыре года, после того как авторы правительственного отчета признали, что процессы, лежащие в основе явления, столь плохо изучены, что никаких достоверных оценок сделать нельзя. Тем не менее, в TTAPS не только есть эти оценки, но и сделаны выводы о катастрофичности последствий.

Если верить Сагану и его коллегам, то даже ограниченного обмена ядерными ударами общей мощностью в 5 тысяч мегатонн хватит, для того чтобы средняя температура на планете упала более чем на 35 градусов Цельсия и оставалась на этой отметке три месяца. Самые сильные извержения вулканов, известные нам, понижают общемировую температуру примерно на 0,5-2 градуса. Во время ледниковых периодов температура падала на 10 градусов. А здесь у нас оценка втрое большая. Можно было бы ожидать, что она станет темой для дискуссии.

Однако Саган сотоварищи были готовы к этому, а публикации их работы о "ядерной зиме" предшествовала хорошо подготовленная медиакампания. Первое сообщение о "ядерной зиме" появилось в статье Сагана в воскресном приложении к Parade. Буквально на следующий день в Вашингтоне началась широко разрекламированная и привлекшая всеобщее внимание конференция, посвященная вопросам долговременных последствий ядерной войны. Под председательством Карла Сагана и Пола Эрлиха, наиболее известных и смекалистых в вопросах взаимоотношений со СМИ ученых того поколения. Саган появлялся на шоу Джимми Карсона сорок раз. Эрлих приходил на двадцать пять программ. За конференцией последовали пресс-конференции, встречи с конгрессменами и тому подобное. Официальные статьи в Science появились только несколько месяцев спустя.

Так наука не делается. Так продаются товары.

<...>

На вашингтонской конференции Эрлиху напомнили, как после Хиросимы и Нагасаки ученые предсказывали, что ничто не вырастет на месте этих городов в течение 75 лет, хотя на самом деле уже на следующий год там выращивали дыни. Так насколько же, спросили его, точны нынешние выкладки? Эрлих ответил: "Я думаю, они чрезвычайно точны. Ученые могут делать подобные заявления, несмотря на то, что я не могу представить, на чем они основывались, даже с учетом состояния науки в то время, но отдельный исследователь всегда может сказать что-то абсурдное. Здесь же мы представляем вам результаты консенсуса большой группы ученых".

На этом я хотел бы остановиться и поговорить о таком понимании консенсуса и расцвете того, что называется "согласованной наукой". Я считаю "согласованную науку" чрезвычайно пагубным явлением, которое необходимо душить в зародыше. Исторически консенсус был первым прибежищем негодяев - это путь избежать дебатов, заявляя, что вопрос уже улажен. Где бы вы ни услышали, что ученые пришли к консенсусу, проверьте свой бумажник.

Внесем ясность: научная работа не имеет ничего общего с консенсусом. Достижение консенсуса - прерогатива политиков. Науке, напротив, требуется единственный исследователь, который оказался прав. Это означает, что он или она получили результаты, которые можно проверить. В науке консенсус неуместен. А уместны воспроизводимые результаты. И величайшие ученые в истории велики именно потому, что пошли наперекор общепринятому мнению.

Не может быть такого понятия, как "согласованная наука". Если есть консенсус, нет науки. Есть наука, нет консенсуса. Точка.

Кроме того, позвольте напомнить, что послужной список "консенсуса" в науке таков, что гордиться совершенно нечем. Давайте рассмотрим несколько примеров.

В прошлые века величайшим губителем женщин была родильная горячка. От нее умирала каждая шестая женщина. В 1795 году Александр Гордон из Абердина (Шотландия) предположил, что горячка вызывается инфекцией, и заявил о том, что может ее вылечить. Консенсус сказал "нет". В 1843 году Оливер Уэнделл Холмс объявил, что родильная горячка заразна, и представил неотразимые доказательства. Консенсус сказал "нет". В 1849 году Земмельвайс продемонстрировал, что соблюдение правил санитарии практически сводит на нет случаи родильной горячки в больнице, которой он руководил. Консенсус сказал, что он еврей, проигнорировал его советы и снял доктора с занимаемого поста.

Фактически до начала двадцатого века не было согласия по поводу причин, вызывающих родильную горячку. Таким образом, консенсусу потребовалось 125 лет, чтобы прийти к правильному заключению, несмотря на усилия выдающихся "скептиков" со всего света, скептиков, которых унижали и игнорировали. Несмотря на постоянные смерти рожениц.

Нет недостатка и в других примерах. В 1920-ых годах в Америке десятки тысяч людей, главным образом, бедняков, умирали от пеллагры. Консенсус ученых сказал, что это заразно и что необходимо найти возбудителя пеллагры. Американское правительство попросило выдающегося молодого исследователя Джозефа Голдбергера найти причину заболевания. Голдбергер пришел к выводу, что определяющим фактором является диета. Консенсус продолжал придерживаться теории инфекции. Голдбергер продемонстрировал, что он может вызвать болезнь с помощью специальных диет. Он показал, что болезнь не заразна, перелив себе и своему ассистенту немного крови больного пеллагрой. Они и другие добровольцы смазывали свои носы мазками больных пеллагрой и глотали капсулы с чешуйками коросты во время так называемых "грязных вечеринок Голдбергера". Никто из них не заболел пеллагрой. Консенсус продолжал возражать. Ко всему прочему, следует учесть и социальный фактор: южным штатам не нравилась идея плохой диеты в качестве причины заболевания, потому что это означало необходимость социальной реформы. Они продолжали отрицать это до 1920-ых. годов. Результат: несмотря на то, что эпидемия случилась в двадцатом веке, консенсусу потребовались годы, чтобы узреть очевидное.

Возможно, каждый школьник знает, что если приложить контур Африки к контуру Южной Америки, то они почти совпадут. Альфред Вегенер еще в 1912 году выдвинул гипотезу дрейфа континентов. Консенсус высмеивал дрейф континентов пятьдесят лет. Теория решительно отвергалась маститыми мэтрами геологии вплоть до 1961 года, когда выяснилось, что морское дно расширяется. Результат: консенсусу потребовалось полвека, чтобы выяснить то, что сегодня понимает любой школьник.

Нужно ли продолжать? Примеры можно приводить до бесконечности. Дженнер и оспа, Пастер и теория микроорганизмов. Сахарин, маргарин, подавленные воспоминания, клетчатка и рак толстой кишки, заместительная гормональная терапия… Список ошибок консенсуса растет и растет.

В заключение я хотел бы отметить, в какого рода ситуациях требуется консенсус. Консенсус нужен только там, где не хватает научных аргументов. Никто не говорит, что ученые пришли к консенсусу по поводу уранения E = mc^2. Никто не говорит, что найден консенсус в отношении того, что Солнце находится от нас на расстоянии в 93 миллиона миль. И никому и в голову не приходило говорить об этом подобным образом.

Я пытался объяснить, что концепция "ядерной зимы" базируется на бессмысленной наукообразной формуле и преследует скорее политические цели, нежели научные. Это было политикой с самого начала: "ядерную зиму" сопровождала хорошо организованная медиакампания, которую планировали загодя, за недели или даже за месяцы.

Еще одно свидетельство политической природы этого проекта можно обнаружить, если проанализировать то, как апологеты "ядерной зимы" отвечали на критику. В отличие от Ричарда Фейнмана, который в своей обычной грубоватой манере заявил: "Сомневаюсь, что эти ребята знают, о чем говорят", другие видные ученые были куда менее разговорчивы. Как сказал Фримен Дайсон: "Это чудовищно с научной точки зрения, но кто хочет быть обвинен в поддержке ядерной войны?" Ему вторит Виктор Вайскопф: "С научной точки зрения это никуда не годится, но психологически все просчитано верно". Пропагандисты "ядерной зимы" реагировали на публикацию подобных высказываний письмами в редакции, отрицая, что эти заявления вообще имели место, хотя процитированные ученые позже подтвердили свои взгляды.

В те времена многие хотели предотвратить ядерную войну. И если "ядерная зима" выглядит достаточно устрашающе, зачем копать глубже? Кто хочет возразить? Только такие люди, как Эдвард Теллер, отец водородной бомбы.

Теллер сказал: "Хотя любому понятно, что многие детали еще не прояснены и заслуживают более пристального изучения, доктор Саган утверждает, что предложенный им сценарий абсолютно непогрешим". Однако большинству людей тот факт, что ядерная зима - это сценарий, нашпигованный недоказанными предположениями, не кажется важным.

Я думаю, что он очень важен. Отступите единожды от научной истины, приукрасьте истину на пресс-конференции - и все становится возможным. В одном случае вы можете получить повышение антивоенных настроений. В другом - лысенковщину. В третьем - нацистскую эвтаназию [В гитлеровской Германии осуществлялась государственная программа эвтаназии, по которой безболезненному умерщвлению подвергались слабые, неизлечимые больные, инвалиды, а также лица, чье существование угрожало чистоте арийской расы. К 1941 году было уничтожено более 200 тысяч человек]. Если вы заставляете науку служить политическим целям, такая опасность всегда существует.

Вот почему так важно ради будущего науки провести и отстаивать четкую границу между тем, о чем наука может сказать с определенностью, и тем, о чем не может.

Что случилось с ядерной зимой? Когда внимание СМИ переключилось на другие события, этот жесткий сценарий стал выглядеть менее убедительно; Джон Мэддокс, редактор Nature, повторно выступил с критикой; в течение года Стивен Шнайдер - один из ведущих специалистов по моделированию климата - начал говорить о "ядерной осени". А это уже немного из другой оперы.

Заключительный аккорд прозвучал в 1991 году, когда Карл Саган в Nightline [Телепрограмма на канале ABC] предсказал, что горящие нефтяные скважины в Кувейте спровоцируют эффект "ядерной зимы", что приведет к "году без лета" и поставит под угрозу сбор урожая чуть ли не во всем мире. Саган так был уверен в своих словах, что даже предлагал изменить планы военной кампании. Но ни один из его прогнозов не сбылся.

Ну и какой урок нам преподнесла "ядерная зима"? А вот какой: если у вас есть слабая гипотеза, подкрепленная красивым названием, жесткой политической позицией и агрессивной медиакампанией, то никто не осмелится раскритиковать ее, и в кратчайшие сроки ваша гипотеза начнет считаться непреложным научным фактом. После этого любая критика пройдет мимо мишени. Война выиграна вами без единого выстрела. Вот в чем состоит урок, и сейчас мы увидим, как хорошо его усвоили борцы с пассивным курением.

В 1993 году EPA [US Environmental Protection Agency — американское агентство по защите окружающей среды] объявило, что пассивное курение "ежегодно приводит к смерти от рака легких трех тысяч американцев и отрицательно сказывается на здоровье сотен тысяч". В следующем году в свет вышла брошюра EPA, в которой говорилось, что ученые из одиннадцати исследовательских групп договорились и присвоили пассивному курению фактор риска 1,19. Для справки, фактор риска ниже 3 считается слишком незначительным для реакции со стороны EPA или для публикации, к примеру, в Медицинском журнале Новой Англии. Более того, поскольку не было статистической близости с доверительной границей 95 процентов, EPA расширила доверительный интервал до 90 процентов, после чего отнесла продукты пассивного курения к канцерогенам группы А.

Это была откровенно мошенническая уловка, но она подготовила почву для запрета курения в ресторанах, офисах и аэропортах. Калифорния запретила курение в общественных местах в 1995 году. Вскоре никакое заявление уже не казалось чрезмерным. Тремя годами позже газета Christian Science Monitor написала, что "пассивное курение - третья по предотвратимости причина смерти в масштабах нации". Американское онкологическое общество объявило, что от пассивного курения ежегодно умирают 53 тысячи человек. Доказательств этого заявления не существует.

В 1998 году федеральный судья, наконец, разобрался в том, что EPA подтасовывало факты, "пришло к выводам до начала исследований и пренебрегало информацией, сделав выводы на основе анализа выборочных данных". Реакция главы EPA Кэрол Браунер была следующей: "Мы остаемся верны нашим методам, с ними согласны все. Американский народ определенно понимает, что пассивное курение влечет за собой массу проблем со здоровьем". Обратите внимание, как козырная карта консенсуса снова бьет карту науки. В этом случае нет даже консенсуса ученых - Браунер взывает к американскому народу.

Между тем, более крупные исследования не смогли подтвердить связь между пассивным курением и вредом для здоровья. Никакой зависимости не обнаружили и исследование ВОЗ [World Health Organisation — Всемирная Организация здравоохранения], проведенное в семи странах в 1998 году, и более поздние исследования, насколько мне известно. А мы все еще читаем, к примеру, что пассивное курение приводит к раку груди. С таким подходом вы можете сказать о пассивном курении все, что угодно.

Как и в случае с "ядерной зимой", плохая наука была использована для продвижения того, что большинство людей считает хорошим курсом. Не буду спорить. Я не хочу, чтобы люди рядом со мной курили. Так кто выскажется против запрета пассивного курения? Да никто, а если и выскажется, то его сразу же нарекут пешкой RJ Reynolds [Вторая по величине американская табачная компания. Производит сигареты под марками Camel, Salem, Winston и др.], "табачным лакеем". Но правда в том, что у нас теперь есть социальная политика, основанная на величайшем суеверии. И мы дали EPA плохой урок того, как вести себя в будущем. Мы сказали им, что мошенничество - это путь к успеху.

К концу двадцатого века связь между чистой наукой и государственной политикой стала очень гибкой. Частично это стало возможно из-за самодовольства ученых, частью из-за недостатка хорошего научного образования в обществе, отчасти из-за расцвета специальных пропагандистских групп, которые достигли невероятной эффективности в привлечении общественного внимания и формирования политики, а во многом, благодаря отказу СМИ выступать в роли независимого эксперта. Когда такие знаменитые институты прессы, как New York Times, больше не отделяют фактическое содержание от мнения редактора, а свободно смешивают их на первой странице, на кого равняться всем остальным?

Итак, в этом эластичном мире, где все позволено, где наука или не-наука - служанка сомнительной государственной политики, мы, наконец, подходим к глобальному потеплению. Я не собираюсь вдаваться в детали описания самого внушительного из демонов, посетивших наш мир. Я лишь хочу напомнить вам, по какому, привычному уже нам сценарию развивались события.

Очевидная неопределенность переменных пала жертвой требований политики и была прикрыта грантами, условием получения которых было обеспечение результатов, требующихся заказчику. Следом шла изоляция ученых, не согласных с такой программой. И характеристика этих ученых как аутсайдеров и "скептиков" (в кавычках), как подозрительных личностей с подозрительными мотивами, лакеев индустрии, реакционеров или попросту психов, которым наплевать на состояние окружающей среды. Вскоре дебаты были окончены, хотя многие видные ученые и чувствовали себя не в своей тарелке из-за того, как все было проделано.

Когда слово "скептик" в науке стало ругательством? Когда потребовались кавычки?

С точки зрения человека со стороны, самое важное новшество в сценарии продвижения идеи глобального потепления состояло в очевидном доверии к использованным компьютерным моделям. Вернемся к "ядерной зиме": тогда компьютерные модели делали выводы более весомыми ("эти результаты были получены с помощью компьютерного моделирования"). Но в этом случае получилось так, что масштабные компьютерные модели стали сами генерировать данные. Компьютерные модели больше не оценивались на соответствие моделям из реального мира: они сами являлись источником данных. Как будто они и есть реальность. Но они не есть реальность, когда речь заходит о прогнозировании. У нас нет данных наблюдений за 2100 год. Есть только запущенная модель.

Я очень хорошо понимаю очарованность компьютерными моделями. Ричард Фейнман называл это хворью. Боюсь, он прав. Потому что принять осмысленное участие в дебатах на тему глобального потепления вы сможете только в том случае, если проводите массу времени, глядя на экран монитора.

Никто не верит прогнозам погоды на завтра. Здесь же нас просят поверить прогнозу на сто лет вперед. И сделать финансовые вложения, основываясь на этом предсказании. Все сошли с ума?

Нужно заметить, что от высокомерия создателей моделей перехватывает дух. В каждом столетии находились ученые, которые заявляли, что знают все. Поскольку климат - хаотическая система, поведение которой никто не может предсказать с уверенностью, значит, все прогнозы, по сути своей, мягко говоря, сомнительны. Но даже если эти модели имеют научное значение, в них все равно не учитываются социологические факторы. Делать какие-либо предсказания о мире, который наступит через сотню лет, просто абсурдно.

Вот смотрите: если я продаю акции компании, которая, по моим словам, станет прибыльной в 2100 году, купите вы их, или нет? Или все же вы подумаете, что это заявление так безумно, что просто не может не быть аферой?

Давайте поставим себя на место людей из 1900 года. Скажем, из Нью-Йорка. Если бы они волновались о жителях 2000 года, о чем бы они думали? Возможно, где люди возьмут достаточно лошадей? И что они будут делать со всем этим конским навозом? Лошадьми в те годы пахло довольно сильно, представьте, сколь ужасным должен был бы стать запах в городах столетие спустя, если бы все человечество продолжало ездить на лошадях.

Но, конечно, через несколько лет никто, за исключением спортсменов, уже не ездил верхом. И в 2000 году Франция получала 80 процентов энергии из источника, который был неизвестен в 1900 году. Германия, Швейцария, Бельгия и Япония получают более 30 процентов электроэнергии из этого источника. Вспомним, что в 1900 году люди не знали, что такое атом. Они не знали его структуры. Они также не знали, что такое радио, аэропорт, кино, телевидение, компьютер, мобильный телефон, реактивный двигатель, антибиотик, ракета, спутник, IBM, TXT, DOC, NATO, HTML, ITU, FIFA, OPEC, UFO, UNESCO, интернет, интерферон, режим instant replay, дистанционный сбор данных, пульт ДУ, быстрый набор, генная терапия, сплайсинг, гены, точечная сварка, наведение по ИК-излучению, двухполюсность, трико, электронная почта, магнитофон, компакт-диск, подушки безопасности, пластиковая бомба, пластик, роботы, автомобили, липосакция, трансдукция, сверхпроводимость, параболическая антенна, аэробика, метод двенадцати шагов, ультразвук, нейлон, вискоза, тефлон, оптоволокно, кистевой туннельный синдром, лазерная терапия, лапароскопия, замена хрусталика, искусственная почка, СПИД. Ни одно из этих слов ничего не значило для человека из 1900 года. Они просто не поняли бы, что вы им говорите.

Так вот. Вы говорите мне, что можете предсказать, каким будет мир в 2100 году. Говорите, что стоит задуматься об этом. Но наши модели могут всего лишь спроецировать настоящее в будущее. Они не могут не ошибиться. Каждый, кто хоть минуту подумает, поймет это.

Напомню, что даже при жизни большинства современных ученых, хватало страшных предсказаний, которые потеряли актуальность благодаря новым технологиям. Я говорю, в частности, о "зеленой революции" [Благодаря работам Нормана Борлоуга, получившего в 1970 году Нобелевскую премию, удалось создать новые сорта злаковых, что позволило повысить урожаи зерна в несколько раз. Так, Мексика утроила урожаи зерновых всего за пятнадцать лет.]. В 1960-ые Пол Эрлих сказал: "Битва за то, чтобы накормить человечество, закончена. В 1970-ые мир столкнется с голодом, сотни миллионов людей умрут от недоедания". Десять лет спустя он предсказал, что четыре миллиарда человек умрут в 1980-ые, включая 65 миллионов американцев. Как мы знаем, массового вымирания так и не случилось. И судя по всему, не случится. В 1990 году создатели компьютерных моделей климата ожидали, что к 2100 году население Земли достигнет 11 миллиардов человек. Сейчас кое-кто считает, что более корректной цифрой будет 7 миллиардов, но точно не знает никто.

И невозможно не заметить поразительной схожести истории глобального потепления с шаблоном продвижения идеи "ядерной зимы". Как и в случае с "ядерной зимой", в первых исследованиях утверждалось, что неопределенных переменных так много, что достоверно оценить последствия нельзя. В первых сообщениях о глобальном потеплении строго оговаривалось, что можно, а что нельзя определить в отношении долговременных изменений климата. В 1995 году в черновом отчете IPCC [Intergovernmental Panel on Climate Change — Межправительственная группа экспертов по проблеме изменения климата] сообщалось, что "любые заявления о значительной перемене климата спорны, пока не снижено количество неопределенных переменных, отвечающих за естественную изменчивость климатической системы". И там же: "Нет исследований, в которых с определенностью говориться о том, что все или часть зафиксированных изменений климата вызваны причинами антропогенного характера". Позже эти слова были заменены другими: "Соотношение доказательств наводит на мысль о явном влиянии человека на климат".

Однако очевидно иное: в этом случае наука и политика так тесно переплелись, что отделить их будет очень сложно, почти невозможно. Сторонний наблюдатель мог бы задать несколько вопросов о том, как проводились исследования глобального потепления, например, спросить, предпринимались ли шаги по повышению качества собираемых данных; систематически ли добывалась информация, которая может пролить свет на неопределенные переменные; есть ли у нас хотя бы один незаинтересованный институт для проведения исследований в столь спорной области?

Ответ на все эти вопросы отрицательный.

Когда я думал над тем, как разрешить все эти противоречия, мне пришло на ум, что из цепочки SETI-"ядерная зима"-пассивное курение-глобальное потепление мы можем вынести один урок. Чем дальше, тем больше насущных проблем государственной политики будет связано с технологическими аспектами, проблем еще более серьезных, чем нынешние.

И в настоящий момент у нас нет механизмов получения хороших ответов. Так что я предложу свой вариант.

Раз уж исследование эффективности лекарств двойным слепым методом стало традицией, мы должны использовать эту модель и в других областях. Повышенное использование компьютерных моделей (например, GCM [General circulation model, модель общей циркуляции]) просто взывает к разделению тех, кто создает модели, и тех, кто проверяет их достоверность. Современная наука - это бизнес, в котором отдельные группы ученых соперничают за получение финансирования. А источником инвестиций слишком часто оказываются организации, заинтересованные в определенных результатах. Для науки это нездоровая ситуация.

Рано или поздно нам придется сформировать независимый исследовательский институт в своей стране. Он должен финансироваться промышленностью, правительством или филантропами, как фондами, так и частными лицами. Деньги необходимо сдавать в общий фонд, чтобы исследователи не знали, кто конкретно оплачивает исследования. Институт должен организовывать больше одной исследовательской группы для проведения изысканий в определенной области и требовать независимой проверки результатов: исследователи должны знать, что их результаты проверят другие ученые. Во многих случаях те, кто выбирает методику сбора данных, не будут сами заниматься сбором данных, а те, кто собирает данные, не будут их анализировать. Отнесись мы в свое время с должным вниманием к данным о температуре Земли, то сейчас можно было бы с большей степенью вероятности оценить реальность угрозы глобального потепления.

Боюсь, теперь, в конце моей литании некоторые из вас, возможно, скажут: "Да в чем, собственно, проблема? Да, мы ошибались. Отдельные ученые переоценили свои выводы и ударили лицом в грязь. Ну и что?"

Я скажу вам что.

В последнее время было множество постмодернистских заявлений о науке. Мол, наука - это всего лишь другая форма грубой силы, разукрашенная баснями о поиске истины и объективности. Наука, говорили нам, ничем не лучше любого другого предприятия. Подобные высказывания бесят многих ученых. Подобные высказывания бесят и меня. Но последние события заставили задуматься, а так ли уж не правы постмодернисты? В качестве примера можно взять реакцию научного сообщества на книжку датского статистика Бьорна Ломборга "The Skeptical Environmentalist".

Научное сообщество откликнулось таким способом, который можно назвать только постыдным. В профессиональной литературе раздавались жалобы, что у Ломборга нет научной репутации, потому что он никогда не занимался изучением Земли. Его издателя, Cambridge University Press, атаковали требованиями уволить редактора и угрозами бойкота со стороны всех серьезных ученых. Бывший президент AAAS [American Association for the Advancement Science — Американская Ассоциация содействия развитию науки] спрашивал, как Cambridge мог "опубликовать книгу, которой не коснулась рука рецензента" (на самом деле, конечно, рукопись просмотрели трое ученых-естественников с обеих сторон Атлантики и дружно рекомендовали ее к изданию). Но чего добивались ученые, атакуя прессу? Или научные круги всколыхнула новая волна маккартизма?

Хуже всего повел себя Scientific American, который, казалось, решил доказать верность постмодернистской позиции и продемонстрировать, что суть науки в силе, а не в фактах. Журнал атаковал Ломборга на одиннадцати страницах, отметив всего лишь девять фактических ошибок, хотя и заявлял, что книга "изобилует неосторожными ошибками". Это была жалкая демонстрация, порочная, апеллирующая к чувствам атака, включающая сравнение Ломборга с теми, кто отрицает холокост. Этот выпуск вышел с подписью: "Наука защищает себя от эколога-скептика". Правда? Науке требуется защищать себя? Мы к этому стремились?

Когда Ломборг попросил места в журнале, чтобы ответить критикам, ему предоставили только полторы страницы. Когда он сказал, что этого мало, и поместил критические статьи у себя на сайте, снабдив их пространными комментариями, Scientific American пригрозил, что подаст в суд за нарушение копирайта. И Ломборг убрал эти материалы.

Следующие атаки ясно показали, что происходит. Ломборг был обвинен в ереси. Вот почему ни одному из критиков не потребовалось вдаваться в детали. Вот почему факты не имеют значения. Вот почему они нападали на него, не гнушаясь переходом на личности. Потому что он еретик.

Конечно, любого ученого можно обвинить, как когда-то обвиняли Галилео. Но мне и в голову не могло прийти, что я увижу Scientific American в роли Матери Церкви.

И это называется наукой? Надеюсь, что нет. Но это то, чем она станет, если ведущие ученые не приложат совместные усилия, чтобы провести грань между наукой и политикой. Филип Хэндлер, бывший президент американского Научного сообщества, сказал: "Ученые лучше служат государственной политике, если соблюдают научную, а не политическую этику. Если научное сообщество не может отсеять шарлатанов, то обычному человеку это, тем более, не по силам, а в итоге, пострадают и наука, и народ". Лично я не очень беспокоюсь о народе. Но я волнуюсь за науку.